Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

На «ты» я всегда перехожу запросто с людьми любого возраста и уровня. Имея привычку думать иногда на английском языке, в котором не существует особой формы вежливого обращения, разве что к Богу, при переходе на русский я с легкостью начал бы «тыкать» хоть Римскому Папе, хоть президенту России. А Паша Гольдштейн был всего лет на десять старше меня, выглядел к тому же замечательно, то есть молодо: спортивный, подтянутый, черные курчавые волосы с едва заметной проседью, классический иудейский профиль, смуглая от постоянно обновляемого загара кожа и серо-голубые улыбчивые глаза. Я сразу проникся к нему симпатией, а Белка мне потом призналась, что как мужчину она не могла его не отметить. («Роскошный мэн, ну просто смерть девкам!»)

Едва пересекли границу, Паша начальственно распорядился:

— Оставляй жену вещи сторожить, и пошли во «Фри шоп» за пивом. Ты сколько с собой-то взял?

— Чего? Денег? — не понял я.

— Деньги — это твое личное дело. Бутылок сколько взял?

— Ни одной, — признался я честно. — А что?

— «А что!» — передразнил он. — Санкта симплицитас! Тебе не объяснили разве, в какую страну мы едем?

— Они там и вправду, что ли, по Корану живут?

— Не то слово! — распалялся Гольдштейн. — Там даже пива купить негде! Это не страна — это черт знает что!.. Ну, ладно, ещё не поздно твою ошибку исправить, в московском «Дьюти фри» тоже сейчас цены божеские…

В общем, мы взяли по упаковке пива «Карлсберг» (полтора доллара за пол-литровую банку — это было действительно недорого — я натурально на глазах становился торговцем по своим взглядам!), а чтобы не стать халявщиком в тверской компании, прикупил ещё три литрухи джина «Бифитер» и скромную бутылку скотча «Катти Сарк». От роскошного виски-молт «Аберлор», на которое сразу упал глаз, пришлось воздержаться, дабы не шокировать Пашу стоимостью этого напитка, все-таки я же косил под бедного литератора, собирающегося заняться челночным бизнесом. И, наконец, в самый последний момент, покупая лимонад Рюшику, я вспомнил, что Белка по старой московской привычке предпочитает джин, заранее разбавленный тоником, и добавил в корзину ещё и упаковку зеленых баночек «Гриноллса». Со всем этим чудовищным по понятиям правоверного мусульманина грузом мы и вернулись в пустующее кафе наверху, где ребята, взяв себе по салатику на закусон, уже разливали в пластиковые стаканчики можжевеловую водку «Тверь».

— А вот откушайте нашего доморощенного джина! — предложил лысоватый коренастый мужичок, которого все звали Николаичем, — «Бифитера» мы ещё успеем похлебать.

Я присел к столику и обвел взглядом собравшихся. Андрюшка, у которого вдруг проснулся аппетит, уже съел, как всегда без хлеба, одну сосиску, а перед второй ждал обещанного спрайта, коего я принес всего две баночки — только в дорогу — этого добра и в Эмиратах хватает. (А вот тоника, к слову сказать, в Дубае не оказалось вовсе, так что запасаясь напитками в Шереметьеве, я был поразительно прозорлив.)

Белка уплетала салатик, орудуя пластмассовой вилочкой, выпить за знакомство она тоже не отказалась, правда, водку попросила разбавить апельсиновым соком.

Рядом с моей благоверной сидела жена Николаича — Наталья — крупная, полная блондинка, похожая на торговку из мясных рядов, но в действительности врач с московским дипломом, опытный хирург, забросившая практику из-за издевательски маленькой зарплаты. Николаич, кстати, тоже был не из дворников — выпускник политеха и до недавнего времени зам. главного инженера на комбинате «Химволокно».

Напротив расположились Боря Зданович, Костик Чижов и их жена Алина Воропаева. По паспорту в настоящий момент Алина была, разумеется, женою кого-то одного, но кого именно, я так и не понял до самого конца путешествия. Паша уверял, что в Твери она живет поочередно то с одним, то с другим, а в поездках эти трое всегда берут (в целях экономии) двухместный номер, причем в путевку одного из мужей вписывают как ребенка во избежание ненужных вопросов. А в стамбульских и дубайских отелях никого и никогда не тревожило, что они сдвигали кровати и спали втроем под одним одеялом. Костик, кроме челночества, работал ещё корреспондентом городской газеты, а Боря теперь уже нигде не работал, но в прошлой жизни успел получить степень кандидата исторических наук и слыл великим эрудитом.

Незаметнее других держалась ещё одна специфическая «семейка»: Игорь со странной фамилией Мыгин и его любовница Наташка Крутова. Игорь несколько лет назад развелся с женою и был чист перед Богом, а Наташка, удачливая бизнесменша, владеющая сетью магазинов в Твери и мужем-профессором на двадцать лет её старше, разводиться не собиралась, тот её полностью устраивал, да и дети почти взрослые, скандалы никому не нужны, и вообще, надо быть полной дурой, чтобы в тридцать шесть лет всю свою жизнь раком поставить. Денег, которые крутились у Наташки в обороте, давно уже хватало на то, чтобы снаряжать в поездки за товаром хоть целый штат наемных работников, но она предпочитала по традиции ездить сама, и обязательно с Игорем — он был у неё не наемный, а добровольный помощник с небольшой долей в прибыли и с большими мужскими достоинствами. Однако Тверь — город маленький, и людей, посвященных в тайну отношений Игоря и Наташки просили лишний раз не трепаться об этом. Более того, вечные челночные любовники, они каждый раз демонстративно и кокетливо избегали камер, и вся довольно-таки постоянная команда уже знала: этих придурков фотографировать только по отдельности.

Наконец, десятый и самый молодой участник мероприятия — Витёк, Виктор Хрунов. Этот лишь во второй раз отправлялся за товаром, кроме Твери и Стамбула, ничего в мире не видел, ни женой, ни любовницей, ни профессией пока не обзавелся (школа, авторемонтный техникум, мелкий бизнес разного рода), в общем, в свои двадцать два он ещё не утратил юношеского восторга и жгучего любопытства ко всему вокруг. Витёк тащил с собою вполне современную камеру «Панасоник», и похоже было, что процесс съемки увлекает его как таковой, вне зависимости от последующих результатов. Во всяком случае, здесь, в здании аэропорта, в полутемном кафе вряд ли могли получиться интересные для кого-нибудь кадры. Иначе считали два человека: а именно Витёк, повторявший упорно, что хронику исторической экспедиции в Эмираты следует вести от самого начала, и мой Андрюшка, быстро нашедший общий язык со старшим товарищем. Рюшик тоже не расставался со своей цифровой «Сонькой» и снимал все подряд вплоть до процедуры прохождения границы, за что был нещадно ругаем Белкой. А тут такая поддержка появилась! Такой пример для подражания в лице Витька! Сходство двух шальных операторов было столь очевидным и наглядным, что улыбались все, а Николаич даже не преминул заметить:

— Ну, теперь у нас в группе два ребенка: Витёк и… Как вашего зовут?

— Андрюшка.

Вспомнив о детях, я заинтересовался временем, мол, не пора ли спать, за окном-то темно, глянул на часы — они показывали нечто несусветное — десять минут седьмого. Из-за всех этих перелетов, звонков, электронных писем во все части света, из-за беспробудного пьянства и полнейшей сумятицы в мыслях я напрочь утратил способность ориентироваться во времени. Проглоченный стаканчик водки как-то уж слишком сильно на меня подействовал. Трудно было даже решить, утро сейчас или вечер. «Если это томское время… — начал я рассуждать. — Впрочем, в Сибири я часы не переводил. За каким чертом? Значит, время киевское…Нет, это безнадежно…»

— Паша, — спросил я заговорщицким шепотом, — сейчас что, действительно только шесть часов?

— Да, — сказал он, — а взлет у нас семь сорок. Знаешь, танец такой — «семь сорок»? — Потом улыбнулся понимающе. — Что, никогда ещё не приходилось пить водку в шесть утра? Ерунда! Полетаешь челноком — привыкнешь. Мы сами в пол-третьего начали, в автобусе. Дорога — это самое тяжелое, без водки никак нельзя. А ты говоришь, фантастику читать…

После третьего стаканчика я взбодрился необычайно. На борт авиалайнера поднимались по телескопическому трапу, и трогательное прощание с русским морозом не состоялось. Последним напоминанием о зиме стала струя горячего воздуха из специальной чистящей машины, которая превращала наросшую на фюзеляж наледь в мокрые брызги, разлетавшиеся веером. Ну а когда, пронизав облака, мы вырвались в бескрайнее голубое поднебесье, солнце уже сияло вовсю. По этому поводу полагалось. Тем более, что разрешили отстегнуть ремни и пройти в третий салон покурить. Под завтрак, поданный часам к десяти и показавшийся удивительно вкусным, тоже полагалось. Ну, мы и накатили, разливая теперь в пластиковые аэрофлотовские чашечки. Джин-то свой я отправил багажом. Однако у ребят в ручной клади водка все никак не кончалась. И пилось необычайно легко за разговорами и смотрением в иллюминатор.